В Иванкино мы приехали в самый короткий день в году. Полдень, а солнце как будто уже клонится к закату. Расположено поселение в 40 километрах за Колпашево. Зимой добраться легче — по зимнику, летом только по воде. Местные жители пытаются успеть за короткий световой день переделать все насущные дела. Времени на приветствия нет, с Сергеем Николаевичем Сычиным сразу едем за водой.

Сергей Николаевич живет в Иванкине почти всю жизнь. В 90-ые годы, на волне национального подъема, когда в стране решили поддержать вымирающие коренные малочисленные народы и народы эти перестали стеснятся своего происхождения — он, сам селькуп, вместе с односельчанами, добился присвоения Иванкину статуса национального поселения. А потом долгие годы этот поселок возглавлял. Два месяца назад Иванкино, как здесь ни сопротивлялись, присоединили к другому — Инкинскому — поселению. А перед этим закрыли школу.

 — Так это чья была инициатива? — спрашиваем у последнего главы Юрия Сычина. Он в конце ноября сложил полномочия. — Инициатива была администрации района. Для минимизации расходов. У нас основные расходы: дизельная станция, ну и персонала было три человека. Вот на на работниках они и сэкономили. Два человека получается ушло: я как глава и главный бухгалтер. Так что теперь я безработный. Другой работы тут нет, остается только натуральное хозяйство и рыбалка.

За общиной малочисленных народов, созданной в Иванкине, закреплены водоемы. Ежегодно выделяется квота на вылов рыбы. Юрий утром уже успел проверить несколько сетей — улов пока не радует.

 — Мы нынешний год заключили договор с предпринимателем — с колпашевским рыбзаводом. Летом они приезжают за рыбой на катере, а зимой мы сами возим. Когда рыба есть, то выгодно, а когда нет, как сейчас, то один убыток. Но год такой, даже на реке шибко рыбы нет.

— Сегодня один налим и один язь, в прошлый раз вообще ничего не попало. Рыбацкая доля она такая. Сегодня поймаешь что-то, а завтра нет. Я вообще-то работал в школе 18 лет. Но без специального образования. У меня в трудовой так и было написано: принят в школу в связи с тяжелой ситуацией и с нехваткой учителей. Сказали для Иванкина пойдет. Я всегда был готов освободить свое место, если бы приехали другие учителя. Но они не приехали. Так я учителем 18 лет и проработал. До восьми предметов доходило. Основные: история, география и физкультура.

— Зимой сети не воруют, а вот летом тоска. Как кемеровские начинают ездить. — Сергей Сычин греет у ведра с горящими деревяшками единственную руку. Другую сам себе случайно в молодости прострелил. — Приезжаешь: сетей нет. Наши такого не сделают, наши все знают, что если поймают, то макают в лунку. До тех пор пока он не поймет, что не надо это делать.

— Макали кого-нибудь?

— Конечно.

— А вас?

— А меня только с лодки браконьеры выбрасывали, когда я в рыбоохране работал. Я в рыбоохране 10 лет отработал, а потом 15 лет был егерем. Ну, а последние 15 лет я отработал в дурдоме: главой поселения.

— А что самое тяжелое было, когда были главой?

— Лихие 90-ые годы. Беспредел полный. Вон давай, что сымай.

— Вы вчера ездили насчет водоемов? Нормально все прошло? — спрашиваю у Сергея Сычина.

 — Нормально. Без эксцессов. Водоемы это все, что у нас осталось. Водоемы закреплены за общиной. А там, к кому нас присоединили — в Инкино, тоже есть бригада. И вот эта бригада хочет часть себе оттянуть. Поэтому мы переживали. Но у Департамента природных ресурсов и рыбохраны к нам нет претензий. Они знают, что мы те рыбаки, которые реально охраняют свои водоемы и следят, чтобы на них все было законно.

 — А общину вы давно создали? Приходится по инстанциям доказывать, что вы коренной малочисленный народ? Говорят, в России могут ввести соответствующие удостоверения.

 — Создали ее в 2000 году. Назвали «Рассвет». Когда выдают квоты на рыбалку для коренных народов, смотрят, что было написано в свидетельстве о рождении. Вот у меня в свидетельстве отец селькуп, мать селькупка. И в первом паспорте, который я получал, тоже записано: селькуп.

— Мы не допускаем, чтобы медведи к нам близко подходили. Один раз на запор рыбы пять штук их пришло. Если бы мы у запора не сидели, то от улова остались бы рожки да ножки. Сидим, охраняем.

— А, правда, что у селькупов считается, если медведь пришел, то он хочет чтобы его убили?

 — Ну примерно так и получатся.

— Какая хорошая традиция. И совесть чиста, сам же вроде как пришел.

После закрытия в мае этого года школы, в Иванкине осталось не больше 40 человек. Еще летом, как говорят, было 64 голосующих плюс дети: пять дошкольников и один ученик. Сейчас остались только две семьи с детьми. Но и они уедут, как только нужно будет отправлять ребятишек в первый класс. Хотя покидать насиженное место — жалко. Здесь тихо, спокойно, дизельная станция круглые сутки дает свет. Дорогу чистят, два раза в неделю в Колпашево ходит пассажирский уазик. Вечером, когда все вернулись с рыбалки, идем в гости к бывшему учителю Сергею Мурзину.

 — Самое большое население здесь было в войну в 1941−45 годах. Было много женщин, рыбой занимались. Все для фронта, все для победы. Переработки рыбы не было, но ее нужно было охлаждать, грузить. Ну и в период сталинских репрессий, тут поселки как грибы росли. Мои предки на Алтае жили, имели три коровы, вот их и раскулачили, отправив в эти края.

— Вы оказались в местах, где тогда жили в основном селькупы, а по-селькупски здесь в вашем детстве говорили?

 — Да, все бабушки говорили. Помню улочка узкая, они повиснут каждая на своей калитке и разговаривают между собой. И все приговаривают: якрь. якрь…А что такое якрь — я так и не знаю. Потом эти бабушки участвовали в составлении селькупского словаря. И сказки этнографам рассказывали про согры, где нечистая сила живет.

На фото Леонид Сычин — потомственный селкуп. Его мама Сычина Елизавета Варламовна помогала ученым создавать словарь селькпуского языка.

Они же себя остяками называли. Вот в Иванкино живет Сычин Леонид Ильич, когда перепись была, он требовал чтобы его записали: остяк! Они его записывают селькуп, а он — нет, я остяк, так и не смогли они его переубедить. А потому что по правилам, как ты себя чувствуешь, ты так и можешь себя называть.

 — Вы знаете по-селькупски какие-нибудь слова? — спрашиваю у Сергея Мурзина.

 — Няй — хлеб. Это святое было. Маннани Пиледэ — родная деревня, можно было сказать, что ты из Иванкино, а можно было сказать, что с Маннани Пиледэ. И все знали, что ты отсюда. Окр, шиде, нагур…— это счет. Квегер — осетр, нодэк — стерлядь, нюмала — налим, петя — щука. Квэл — рыба. Кстати, вот вам моя версия. У нас есть тут Ковальё — это большой такой водоем. Весной туда рыба заходит, потом вода спадает, его перегораживают и все лето там рыбу ловят. Я все думал, почему его так называют, что тут француз какой был? А потом предположил, что скорее всего: квэлье, квэл — рыба, рыбное место. Ну, а русские появились и уже на свой манер начали называть. Квэлье вроде как не удобно, язык-то по другому устроен, вот и стали называть ковальё.

 — А вы определяете по внешности кто селькуп, а кто — нет?

 — У селькупов третье веко есть — эпикантус. Вот по нему и определяю. Но сто процентов не скажешь. Кетов и селькупов поставь вместе, не отличишь же. Вот у вас явно есть что-то. Вы однозначно из Сибири.

Жизнь в Иванкино замерла. В бывшей школе: избирательный участок, администрация, магазин, где почти не бывает покупателей, и библиотека. Хотя в библиотеку вряд ли кто наведывается. Но в госстандартах, видимо, заложено, что библиотека быть должна, так что книги на полках стоят. Наталья Платоновна Иженбина, перебирает книги и вспоминает, что первые пару лет, в начале 90-ых, она преподаватель селькупского языка, изучала язык и объясняла его детям — на пальцах. Наталья здесь уже не живет, переехала в Колпашево. Но использует любую оказию, чтобы побывать в родных местах.

— Я родилась в семье селькупов. Бабушки свободно разговаривали на селькупском и я этот язык в детстве слышала. Но мама боялась, если мы будем селькупский знать, то у нас с русским языком все будет плохо, а он нужнее, поэтому мы больше занимались русским языком. Когда я начала преподавать, первые два года ко мне на уроки приходила Сычина Елизавета Варламовна. На основе ее говора потом в Томском пединституте создали словарь. Она приходила ко мне в школу, разговаривала с ребятишками на селькупском, а я все записывала за ней, потом дома пыталась во все это вникнуть. Сейчас потихоньку сама уже могу говорить.

Заходим к администратору села, вернее к специалисту по кадрам и делопроизводству Надежде Любченко. У нее сынишка четырех лет, так что скоро они с мужем — селькупом переедут в Колпашево. Сама Надежда в Иванкино приехала десять лет назад.

 — Конечно, у людей сейчас депрессия, потому что Иванкино теперь как отдельного поселения нет, а с Инкино они давно враждуют. Я приехала десять лет назад сюда, они уже тогда враждовали. Что делят? Угодья делят, статус делят, поэтому слово Инкино для них как красная тряпка для быка. Но депрессия переживется. Мы тоже переживаем, что уехать придется. Здесь в Иванкино хорошо. Но если муж тут останется, а мы с сыном уедем — это же не дело. Да и одной рыбалкой сейчас не проживешь. Сегодня рыба есть, а завтра ее нет. Получается заработок временный, да еще и копеечный. Получается какая-то любительская рыбалка. Себе поймать и время скоротать.

— До 1979 года у нас была школа-интернат народов севера. В 1979 году ее закрыли. У нас на тот период проживало 450 человек. А когда ликвидировали интернат, у нас сразу же осталось человек двести. Потому что семьи были большие, ребятишек много, учить их негде было и все уехали по разным деревням. Я сам на себе это испытал. У меня в это время сын был маленьким и в первый класс я отправлял его учиться аж в Бийск к родне. А открыли школу вновь только в 1986 году. И вот ее опять закрыли.

 — Население пыталось как-то сопротивляться?

 — В декабре, когда нас начали объединять, стали с населением разговаривать, население было против. Приехали глава района, замы, прокуратура и такое давление на население оказывалось! На наших работников администрации, что, мол мы на вас уголовные дела заведем. Население стращали, что мы вам прекратим подачу света, закроем магазин. Мы поэтому обратились к президенту России, к губернатору, к президенту ассоциации коренных малочисленных народов России. Но в итоге получили ответ только от районной власти, который, я считаю, ни в какие рамки не лезет. Ответили, что вся власть в поселке работает лично на меня и поэтому мы, чтобы улучшить жизнь населения, объединяем вас с другими. Но в итоге они поселок просто похоронили. Я даю гарантию, что года через два, максимум через пять тут жить и работать будет некому, потому что останутся одни старики.

 — Областная ассоциация коренных малочисленных народов «Колта Куп» пыталась вам помочь?

 — Мы думали, нам поможет областная ассоциация, но там давно власть захватили и нас отодвинули. 18 декабря, когда мы поехали в Томск на отчетно-перевыборное собрание, нас туда даже не пустили. Были угрозы по увольнению нашего колпашевского председателя ассоциации коренных малочисленных народов, в Парабельском районе шло громаднейшее давление на председателя. И на сегодняшний день они отказываются от работы — я считаю что это только вина власти, больше ничья.

18 декабря действительно было собрание областной ассоциации коренных малочисленных народов «Колта Куп», переизбирали председателя… очень узким кругом. Собрание прошло без иванкинских и колпашевских селькупов, а также без парабельских. Сергея Сычина, Наталью Иженбину, Ирину Коробейникову — единственного носителя селькупского языка в Парабельском районе и многих других, специально приехавших с севера Томской области — даже не пустили в зал, заявив, что никакого отношения к областной ассоциации они не имеют. Юридически, возможно. Ибо это все люди простые, и что там сейчас в Уставе никто толком не знает. Переизбранная на второй срок глава — Тамара Усатова разговаривать ни с кем не захотела, объявив, «что обязана отчитываться только перед Минюстом, перед ним и отчитается». Но фактически — ассоциация «Колта Куп» в начале 90-ых создавалась специально для объединения и помощи реальным представителям коренных малочисленных народов. В Томской области это, в основном, селькупы. Но как раз их и оставили за бортом.