— Ящик водки напал на трёх мужиков и отобрал у них всю зарплату, — хрипит слесарь Николай, пытаясь настроить коллег на позитивный лад перед двенадцатичасовой сменой. — Ну, вы чего, это ж в интернете анекдот есть такой.

Никто в курилке не смеётся. Один поправляет фонарь на каске, другой — курит третью сигарету подряд. Полчаса назад их привёз автобус из рабочего поселка Сёйка, утопающего в утреннем тумане между гор, а ещё через полчаса шахтёры спустятся под землю и начнут выдавать на гора золотоносную руду. Технологии добычи тут не шагнули вперёд: основной инструмент — всё тот же отбойный молоток.

— Муж накричал на жену, жена — на сына, сын — на кота, а кот взял и нассал всем в тапки, — не унывает Николай. Он в отличие от других работников «Весёлого», сидящих в курилке перед сменой, одет в классический костюм, а не в спецовку.

Двое шахтёров возвращаются с ночной смены — у них красные лица и испарина на лбу.

— О! Вот с ними поговорите о том, как отдыхаем, — смеётся один из шахтёров «Весёлого». — А вообще так же, как и везде — алкоголь бывает, домашние дела, скотина, охота, кто рыбак, кто за компьютером сидит.

Перед тем, как спуститься под землю, шахтёры поднимаются на второй этаж обшарпанного здания — к начальнику участка. Они садятся на стулья, стоящие по периметру комнаты, слушают инструктаж, расписываются в журнале, спускаются вниз и готовятся к работе.

Пока машинистка подъёмника Татьяна позирует фотографу журналистской экспедиции, её коллега Галина Нестеренко показывает фотографии из шахты. Она только что вернулась с ночной смены. Машинистки работают посменно пять дней через пять по восемь часов, геолого-разведчики в шахтах — пятнадцать через пятнадцать, их смена — по двенадцать часов.

— Как восстанавливаем силы? Поспали и дальше работаем, — улыбается Галина.

Машинистка с гордостью рассказывает о рабочем месте под землёй и радуется удивлению журналистов:

— У людей бывает впечатление, что я в бухгалтерии работаю, а когда говорю про шахту, у них глаза подымаются.

В здании конторы «Весёлого» — переполох. Вернувшиеся с ночной смены шахтёры толпятся в холле на первом этаже, образуя очередь в магазин, который располагается тут же. На втором этаже, где находится здравпункт и администрация, ничуть не спокойнее: рудник «Весёлый»

с сегодняшнего дня не ОАО, а ООО. Сотрудники планово-экономического отдела решают, как в связи с переходом в ООО оформить вычет алиментов из зарплаты шахтёров. Конторские работники, как и все шахтёры и жители Сёйки, произносят «дОбыча» и «рУдник» — с ударением на первый слог.

— Документы уже готовы на ООО, а не на ОАО. Переоформлять? — спрашивает средних лет женщина у начальника.

— Да какая разница! Что семнадцатое число, что восемнадцатое — один день никто не заметит, — отвечает он.

Не меньшее беспокойство и в приёмной генерального директора Александра Краснобая, который принял дела около недели назад, а официально вступил в должность только сегодня.

— Это же всё-всё-всё переделывать из-за этого ООО! — жалуется коллегам женщина в ситцевой блузке.

Краснобай сидит в кресле под портретами Путина и Медведева, справа — икона Богородицы.

— Я и сам пока не понимаю, что происходит, — говорит гендиректор «Весёлого». — Вот сейчас советуюсь со специалистами, получаю информацию, чтобы принимать какие-то решения дальше.

Несмотря на то, что на сайте министерства труда Республики Алтай размещено около ста вакансий от рудника, в отделе кадров в новых сотрудниках не заинтересованы:

— Идите отсюда, а! Не до вас сейчас — у нас перерегистрация!

По словам главного геолога «Весёлого» Ильи Бабанского, то, что добыча на руднике неравномерно распределена во времени, связано с неоднородностью разрабатываемого месторождения:

— У нас содержание золота колеблется от нуля до трёх килограммов на тонну. Таких по структуре месторождений очень мало. Думаю, не ошибусь, если скажу, что наше — единственное в России.

Хоть «Весёлый» не самый плодородный, но копают его достаточно долго — с пятидесятых годов прошлого века.

— Есть что копать! — говорит Бабанский. — Давайте не будем забывать, что сейчас нас удовлетворяет содержание золота три грамма на тонну, а в начале работы рудника — ровно шестьдесят шесть лет назад — меньше, чем тридцать граммов на тонну, просто не брали. И это в послевоенное-то время.

Главный геолог прииска «Весёлый» Илья Бабанский живёт в Сёйке двенадцать лет. Его жена работала здесь оператором заправки, а теперь заведует ею. Геолог, усмехаясь, называет её королевой бензоколонки.

Они сменили несколько городов: Томск, Змеиногорск, Барнаул. Оказалось, в Сёйке самый лучший климат. Сын живёт в Барнауле.

— Я сибиряк, только мёрзну всё время. Недавно пианист Денис Мацуев по ящику сказал, что сибиряк — это национальность, — усмехается Бабанский.

Ему кажется, что в Сёйке без автомобиля и работы делать нечего:

— Здесь голимая глина, причём по закону подлости на Сёйку падает максимум осадков по Республике Алтай. Болото!

— В этой работе нравится то, что бывает крайне редко — какой-то конечный результат. Мне удавалось четыре года подрабатывать в котельной, и я этой работе ужасно радовался. Кроме того, что это дополнительный заработок, там мгновенная отдача. Я подошёл, потрогал «обратку», она горячая — благодать! Я поработал и это вижу, — эмоционально рассказывает главный геолог «Весёлого».

Раньше он работал на Корбалихинском месторождении в Змеиногорском районе Алтайского края. Его разведывали двенадцать лет — и ожидание результата очень выматывало геологов.

Люди переезжали в село тремя волнами. В начале двадцатого века и до конца Великой Отечественной войны здесь селились крестьяне, уехавшие на Алтай в поисках земли, и староверы, бежавшие после разгрома скитов. В конце сороковых — начале пятидесятых специалисты переезжали осваивать Синюхинское месторождение — на этом месте и вырос рудник «Весёлый». Третья волна пришла после распада СССР: русские из бывших союзных республик перебрались в Сёйку, чтобы работать на крупном руднике.

— У нас единственное место работы — это рудник, остальное либо вспомогательное, либо давно сдохло, — говорит учительница сёйкинской школы Валентина Казанцева. — Это градообразующее предприятие. И всё, что здесь было, происходило потому, что происходило на руднике.

Валентина живет в Сёйке с 1949 года. Её родственники, как и родственники мужа, всю жизнь работали на «Весёлом».

Дед учительницы Христофор Торлопов переехал на Алтай из Пермской области в двадцатые годы благодаря столыпинской реформе: крестьянам выделялись земли в Сибири. Христофор ехал на телеге с большой семьёй и скарбом, и потому добирался на Алтай три года. В дороге жена умерла, оставив на мужа пятерых детей. На Алтае он нашёл новый дом в селе Ынырга неподалёку от Сёйки и новую жену — тубаларку с четырьмя детьми.

Затем он возил технические грузы из Чои на предприятие: летом — на телеге, зимой — на санях. Каждая поездка по бездорожью занимала два–три дня. В 1951 году при руднике создали Золотопродснаб, который обеспечивал едой рабочих и занимался торговлей. Максима Христофоровича перевели на работу сначала туда, а потом в ВОХР — там он и проработал до пенсии.

Родители Валентины выступили против её учебы — многодетной семье требовалась помощь дочери, но та настояла на своём и поступила в Горно-Алтайский пединститут. Звонить родным получалось нечасто: в шестидесятые связь с внешним миром — только по рации, телефон был редкостью, и Валентина могла позвонить матери только в дни, когда та была на работе.

Добирались домой с трудом — в Сёйку не вели нормальные дороги. Чтобы повидать родных, девушка уезжала из Горно-Алтайска на чём придётся до села Чоя, что в двадцати семи километрах от Сёйки, а потом шла пешком несколько километров.

Однажды Валентина поехала к родителям на каникулы и взяла с собой подружку. В Чое студентки переночевали в заезжей избе, а потом пошли домой.

Из-за плохой дороги они ехали двенадцать часов. Девушки рубили деревья и клали под колёса, а парни толкали машину.

— Люди приходили сюда пешком с соседних деревень и приисков, — вспоминает Казанцева. — В те времена, когда рудник начинался, все хорошо работали. А теперь работников почти нет. Новые хозяева перестали платить деньги. Профессионалы же не стали работать за копейки, а разъехались. Моя сноха работает в лаборатории рудника в Охотске, племянник — в Бодайбо, зять ездит на Кавказ.

Люди, выросшие в Сёйке, при каждом удобном случае устраиваются на «Весёлый», но такие истории единичны. Несколько лет назад брат Валентины приехал сюда работать на вахту, потом привёз и зятя. Оба они получают по 15 тысяч рублей в месяц.

По словам сёйкинской учительницы, хорошие специалисты уезжают в поисках лучшей жизни, в то время как общежития для вахтовиков полны.

— Кто остался? Кто предан или кто не может никуда уехать. Я уезжала десять раз и ещё мечтаю, но не могла прожить без Сёйки, — признаётся она.

Новая смена работников расстраивает Валентину безразличием:

— Это люди, которые ищут, где есть деньги. Интересы рудника их не касаются. Произошло отчуждение собственности, и мировоззрение людей поменялось. Раньше у нас было общество рационализаторов — в Сёйке восемьдесят мужиков были изобретателями. Они изобретали, как опускать клеть, как быстро и эффективно загружать вагон, потом оформляли рацпредложение. Каждую неделю общество заседало: принимали, отклоняли. Муж с другом-инженером сидели каждую ночь над чертежами, писали, вычисляли, спорили чуть не до драки. Все были заинтересованы. Теперь этого нет. Люди хотят только получить зарплату.

Многие переселенцы нашли в Сёйке дом. Но были и те, кто не мог привыкнуть к суровому быту. В пятидесятые не хватало жилья, и люди жили в землянках, вспоминают авторы книги «60 лет ОАО Рудник „Весёлый"». Золото добывали с помощью деревянной тачки, лопаты и простейшего промывочного устройства.

Казанцева иронично рассказывает о женщине, которая отказывалась стирать бельё, копила его мешками и увозила к родителям в Кривой Рог. Что мешало загрузить стиральную машинку, как это делали остальные?

— Предрассудки! — восклицает рассказчица.

Село жило в одном ритме, одной семьёй. По вечерам люди собирались на тырло — сборище, где общались и пели песни под гармонь. Сейчас все «сидят перед ящиком», усмехается учительница. Впрочем, она освоила интернет и переписывается с подругами по всей России, делится новостями Сёйки.

— Первая смерть на руднике случилась в 1953 году, я была ещё маленькой, — вспоминает Валентина Максимовна. — Погиб взрывник. Мы провожали его всем селом. Он стал первым, кто покоится на нашем кладбище. Теперь там около трёх тысяч человек — в деревне уже людей живёт меньше.

Это воспринимается как общая беда. В 1958 году погиб мастер, молодой приезжий парнишка. Вся деревня была в жутком трауре. Мы пять дней ждали, пока приедет его мать. Шёл июнь месяц, жара. Тогда не было формалина, и тело опрыскивали «Шипром». С тех пор я этот «Шипр» страшно ненавижу, не дай бог услышу этот запах. И потом на руднике гибли люди. Рудник — не место для прогулок, это знают все. Опасно для жизни, а для здоровья тем более.

Деверь Казанцевой работал на фабрике по переработке при руднике и в 1976 году получил ртутное отравление. Тогда руду перерабатывали с помощью тяжёлых металлов: натирали листы амальгамой ртути и так улавливали золото.

— Однажды там произошло массовое отравление. Ртуть же оседает на сосудах. Он не успокоился и добыл себе профзаболевание, и женщинам, которые с ним отравились, и мужикам, — вспоминает Валентина. Рудник много лет платил им компенсацию по утрате трудоспособности. Родственник перенёс пять операций, ампутацию ноги и стал инвалидом.

Горный инженер Геннадий Коршунов в 1969 году исследовал наличие кремнезёма (диоксида кремния) в рудничной атмосфере и установил, что содержание вещества в воздухе — более 10 %. Дышать таким воздухом опасно для здоровья.

— Рудник стал силикозоопасным. Силикоз — заболевание, когда от кремнезёма оседает пыль в лёгких, — поясняет рассказчица. — Поэтому у подземщиков увеличился отпуск за вредные условия работы, начали давать спецпитание. И пенсия раньше — в пятьдесят лет у мужчин, сорок пять у женщин. Но теперь всё потихоньку отнимают. Мужикам теперь очень трудно получить статус профзаболевания.

В Сёйке живёт полторы тысячи человек — на пятьсот меньше, чем тридцать лет назад.

Валентина Максимовна — первая выпускница сёйкинской школы. Потом она преподавала там историю, а сейчас работает социальным педагогом. Учительница сетует, что медалистов стало меньше, а вот детей из пьющих семей в Сёйке больше, чем раньше:

— Количество неблагополучных детей плодится в геометрической прогрессии. Основная причина — потеря работы. Родители потеряли работу, не хватило духу устоять, а дети есть. Вылетают те, кто слабее, кто меньше работал, кто не умел работать. Некоторые вылетели за то, что с чем-то не согласны. Почему не уезжают? Чтобы уехать, нужно много денег и чтобы тебя кто-то ждал.

О работе на руднике он отзывается скептически:

— Выбор невелик — у нас тут больше работать негде. Сейчас многие ездят на заработки, а к нам едут работать иногородние со всей России и Казахстана. Я после школы пошёл в автотранспортный цех, огромный, с огромным количеством техники. Потом рудник признали банкротом и продали с аукциона. Купили его москвичи, горнодобывающая компания «Сибирь». Рудник начал гибнуть. Здесь в восьмидесятых проходил новый ствол шахты — более шестисот метров вниз. Всё было подготовлено к работе.

Он объясняет на пальцах, как происходит добыча: шахта добывает золотоносную руду и сдаёт её на фабрику, где руда перемалывается в пыль и с водой подаётся на вибростолы. Вибрирующий стол с поверхностью в мелкую ячейку помогает тяжёлому золоту оседать, а остальное смывается водой.

В начале нулевых рудник «Весёлый» несколько лет обрабатывал руду методом кучного выщелачивания, но потом отказался от этого способа добычи.

— Тут нет выщелачивания: цианид не смог растворить наши крепкие породы. При обработке цианидом всё растворяется, а золото остаётся. Поэтому и хотят использовать этот метод. Не нужно строить фабрику, закупать специальное дорогостоящие оборудование. Всё просто: раздробил, цианидом облил, всё стекло, а золото осталось, — резюмирует Александр.

Хоть и кормил его рудник, он понимает опасность кучного выщелачивания и подписал петицию против разработки месторождения на Телецком озере:

— Вспомните, что происходит с Байкалом. В конце концов его отравят, — объясняет Саша. — Вокруг Телецкого нет ни одного такого предприятия, поэтому оно чистое. Нельзя его уничтожать.